понедельник, 03 мая 2010
Вот бы взять, и стать везучим
Чтобы все как у людей
Чтоб тепло, мороз тряскучий
Чтобы лето без дождей
Чтоб друзья звонили чаще
Узнавая что да как
Чтоб негаданное счастье
Просто так
Вот бы взять и стать степенным
Бросить с пятницы курить
Написать роман толстенный
И деньгами не сорить
Чтоб огонь горел в камине
Чтобы с кисточкой колпак
Чтобы радость без причины
Просто так
А звезды падают все выше
В озеро алой зори
И рыжий кот запел на крыше
Let it be Let it be.
Вот бы взять и стать могучим
Не судить и не жалеть
Разогнать над миром тучи
И простудой не болеть
Чтоб забыть свою усталость
Сделать к небу первый шаг
Чтобы ты со мной осталась
Просто так.
А звезды падают все выше
В озеро алой зори
И рыжий кот запел на крыше
Let it be Let it be.
Чтобы все как у людей
Чтоб тепло, мороз тряскучий
Чтобы лето без дождей
Чтоб друзья звонили чаще
Узнавая что да как
Чтоб негаданное счастье
Просто так
Вот бы взять и стать степенным
Бросить с пятницы курить
Написать роман толстенный
И деньгами не сорить
Чтоб огонь горел в камине
Чтобы с кисточкой колпак
Чтобы радость без причины
Просто так
А звезды падают все выше
В озеро алой зори
И рыжий кот запел на крыше
Let it be Let it be.
Вот бы взять и стать могучим
Не судить и не жалеть
Разогнать над миром тучи
И простудой не болеть
Чтоб забыть свою усталость
Сделать к небу первый шаг
Чтобы ты со мной осталась
Просто так.
А звезды падают все выше
В озеро алой зори
И рыжий кот запел на крыше
Let it be Let it be.
Пауза. Как жалко, что это не сотовая трубка, что нельзя поговорить с ведьмой напрямую. Увы, прямой разговор возможен лишь между близкими людьми. Хотя бы единомышленниками.
«Нет… Она очень удивилась. Говорит, что никакой привязки к местности у „Фуарана“ нет. Книга будет работать хоть в Гималаях, хоть в Антарктиде, хоть на Берегу Слоновой Кости.
«Тогда… тогда узнай, мог ли ей воспользоваться Витезслав? Все-таки вампир, низший Иной…»
Снова пауза.
«Мог. Хоть вампир, хоть оборотень. Хоть Темный, хоть Светлый. Никаких ограничений. Единственное, что книгой не смог бы воспользоваться человек».
«Это понятно… Больше ничего?»
«Ничего, Антон. Я надеялась, что она сможет дать нам зацепку… но ошиблась».
«Ладно. Спасибо. Я люблю тебя».
«И я тебя. Отдыхай. Вот уверена, утром все станет яснее…»
Тонкая ниточка, протянувшаяся между нами, порвалась. Я заерзал, устраиваясь поудобнее. Потом не удержался, посмотрел на стол.
Стрелка «компаса» по-прежнему вращалась. «Фуаран» была в поезде.
Ночью я просыпался два раза. Один раз, когда к Эдгару явился кто-то из Инквизиторов, доложить об отсутствии каких-либо докладов. Второй раз, когда поезд остановился в Тамбове и Костя тихо вышел из купе.
Встал я после десяти.
Эдгар пил чай. Костя, порозовевший и свежий, жевал бутерброд с колбасой. Стрелка вращалась. Все по-прежнему.
Я оделся прямо на полке, спрыгнул вниз. В комплекте с бельем шел крошечный кусочек ныла, к которому и сводилась вся доступная мне гигиена.
– Берн, – буркнул Костя, пододвигая мне полиэтиленовый пакет. – Я там взял кое-чего… в Тамбове…
В пакете нашлась упаковка одноразовых бритв, флакончик геля для бритья «Жилет», зубная щетка и паста «Новый жемчуг».
– Одеколон забыл, – добавил Костя. – Не подумал.
Неудивительно, что забыл – вампиры, как и оборотни, не слишком-то жалуют сильные запахи. Может быть и эффект от чеснока, по большому счету для вампиров совершенно безвредного, связан с тем, что он мешает им искать жертву?
– Спасибо, – сказал я. – Сколько я тебе должен?
Костя махнул рукой.
– Я ему уже выдал, – сообщил Эдгар. – Тебе, кстати, тоже командировочные положены. Пятьдесят долларов в день, плюс на питание – по кассовым чекам.
– Хорошо живет Инквизиция, – съязвил я. – Новостей нет?
– Гесер и Завулон пытаются разобраться с останками Витезслава, – он так и сказал, «с останками», торжественно и официально. – Трудно что-либо понять. Ты же знаешь, чем старше вампир, тем меньше от него остается после смерти…
Костя сосредоточенно жевал бутерброд.
– Ну да, – согласился я. – Пойду, умоюсь.
В вагоне уже почти все проснулись, только пара купе, где гуляли слишком уж активно, оставались закрытыми. Я выстоял короткую очередь и втиснулся в казарменный уют вагонного сортира. Теплая водичка лениво сочилась из железной пипки крана. Отполированный стальной лист, заменяющий зеркало, был давно и безнадежно запачкан мыльными брызгами. Чистя зубы жесткой китайской щеткой я вспоминал ночной разговор со Светой.
Что-то важное было в ее словах. Было – но так и осталось непонятым, ни Светланой, ни мной.
И я должен это понять.
В купе я вернулся пусть и не приблизившись к истине, но с идеей, показавшейся мне плодотворной. Попутчики уже закончили завтракать, и я, закрыв дверь, сразу перешел к делу:
– Эдгар, есть идея. На длинном перегоне твои ребята начинают отцеплять вагоны. Один за другим. Чтобы поезд не остановился, кто-то из ник контролирует машиниста. Мы следим за компасом. Как только будет отцеплен вагон с книгой – стрелка на это укажет.
– Ну и? – кисло спросил Эдгар.
– Мы локализуем книгу. С точностью до вагона. А потом можно окружить вагон, и поодиночке отводить в сторону каждого пассажира с его багажом. Как только найдем убийцу – стрелка на него укажет. Все! Нет никакой необходимости уничтожать поезд!
– Я над этим думал, – неохотно сказал Эдгар. – Тут есть только один, но решающий довод против. Преступник поймет, что происходит. И сможет нанести удар первым. – Пусть прибудут Гесер, Завулон, Светлана, Ольга… есть у Темных еще сильные маги? – я посмотрел на Костю.
– Найдутся, – уклончиво ответил Костя. – А сил хватит?
– Против одного Иного?
– Не просто Иного, – напомнил Эдгар. – Согласно легенде, чтобы уничтожить Фуаран собрались несколько сотен магов.
– Соберем и мы. В Ночном Дозоре почти две сотни сотрудников, в Дневном – не меньше. Да еще сотни резервистов. Каждая сторона сможет выставить по тысяче Иных, не меньше.
– В основном – слабых, шестого-седьмого уровня. Настоящих магов, от третьего уровня и выше, наберется не больше сотни, – Эдгар говорил так уверенно, что сомнений не оставалось – он и впрямь обдумывал вариант силового противостояния. – Этого может хватить – если усилить Темных и Светлых Инквизиторами, использовать амулеты и соединить обе Силы вместе. Но может и не хватить. Тогда самые сильные бойцы погибнут и у преступника окажутся развязаны руки. Ты не предполагаешь, что он рассчитывает именно на такой вариант?
Я покачал головой.
– А я думал и над этим, – с мрачным удовлетворением произнес Эдгар. – Преступник может рассматривать поезд как ловушку, к которой соберутся все сильные маги России. Он мог обвесить весь поезд заклинаниями, которые мы не почувствуем.
– Тогда к чему все наши усилия? – спросил я. – Зачем мы тут? Ядерная бомба – и нет проблем!
Эдгар кивнул:
– Да. Именно ядерная, она поражает все слои Сумрака. Но вначале надо убедиться, что цель не ускользнула в последний момент.
– Ты встал на позицию Завулона? – уточнил я.
Эдгар вздохнул:
– Я стою на позициях здравого смысла. Тотальная проверка поезда с привлечением больших сил чревата магическим побоищем. Люди, кстати, все равно погибнут. Уничтожение поезда… да, жалко людей. Зато глобальных потрясений избежим.
– Но если есть еще шанс… – начал я.
суббота, 01 мая 2010
Я исчезну, меня не станет.
Утеку кристальной водой.
Серой жизни цветок завянет
Для того, чтоб остаться с тобой.
Чтоб помочь принимать решения,
Чтоб беречь тебя от беды.
ТЫ увидишь мое отражение
На лазурной глади воды.
Расстелюсь под твойми ногами
Вдоль улиц, аллей и арок.
Ты измеришь меня шагами
И получишь нежность в подарок.
Я притронусь к тебе рукою,
Позову- не услышишь слов,
Пролечу в ветрах за тобою
И приснюсь тебе в сотнях снов.
Я согрею тебя дыханьем
Если бросит внезапно в дрожь.
Я л***** не убью расставаньем,
Я исчезну, умру- ну и чтож?…
88888888888
К тому, кто не верит в чудо,
Оно не придет никогда.
Я твой ангел-хранитель буду,
Даже если уйду туда.
Утеку кристальной водой.
Серой жизни цветок завянет
Для того, чтоб остаться с тобой.
Чтоб помочь принимать решения,
Чтоб беречь тебя от беды.
ТЫ увидишь мое отражение
На лазурной глади воды.
Расстелюсь под твойми ногами
Вдоль улиц, аллей и арок.
Ты измеришь меня шагами
И получишь нежность в подарок.
Я притронусь к тебе рукою,
Позову- не услышишь слов,
Пролечу в ветрах за тобою
И приснюсь тебе в сотнях снов.
Я согрею тебя дыханьем
Если бросит внезапно в дрожь.
Я л***** не убью расставаньем,
Я исчезну, умру- ну и чтож?…
88888888888
К тому, кто не верит в чудо,
Оно не придет никогда.
Я твой ангел-хранитель буду,
Даже если уйду туда.
Он прижался к тебе, источая тепло
В темной маленькой комнате, с открытым окном.
Он с тобой до тех пор, пока не будет светло.
Он уйдет для того, чтобы вернуться потом.
Он не бывает плохим, он может только любить,
Он лучше всех в этом мире твой сон охраняет,
Он боится вздохнуть, чтобы тебя не будить,
Он честный, он верный, он не изменяет.
И вот вы вдвоем под взглядом луны
Обнявшись, лежите на мягком диване,
И все остальные вам не нужны,
Вы скрылись от них у ночи в кармане…
*******************
Знай, родная подружка, что в полночной тиши
Твой медведь- не игрушка, он с кусочком души!
В темной маленькой комнате, с открытым окном.
Он с тобой до тех пор, пока не будет светло.
Он уйдет для того, чтобы вернуться потом.
Он не бывает плохим, он может только любить,
Он лучше всех в этом мире твой сон охраняет,
Он боится вздохнуть, чтобы тебя не будить,
Он честный, он верный, он не изменяет.
И вот вы вдвоем под взглядом луны
Обнявшись, лежите на мягком диване,
И все остальные вам не нужны,
Вы скрылись от них у ночи в кармане…
*******************
Знай, родная подружка, что в полночной тиши
Твой медведь- не игрушка, он с кусочком души!
[user nastena84]
Прости, я стал не тем, кого ты знала.
Часы и дни рассыпались, как дым.
Не знаю, это много, или мало,
Чтоб стать другим.
Намеренно, иль цепью обстоятельств,
Нас время раскидало по углам,
Разбавив дружбу худшим из предательств,
И превратив ее в ненужный хлам.
Я сам решил, я сделал этот выбор.
Одним ударом нежность и тоску
Убить. И вот двенадцатый калибр
Приставлен к прошлой жизни, как к виску.
И залп за залпом, шаг за шагом к цели,
И череда непринятых звонков.
Часы, минуты, месяцы, недели
Разбили цепь хрустальную оков.
Убито все, осталась только память,
Осколки прожитых когда – то мною дней,
Немногое, что все – же смог оставить
Сильней меня, а думал – я сильней.
Я сам решил, я должен стать другим,
Пора сменить дороги и пути,
Но прошлое не превратится в дым,
Оно стучит и рвется из груди.
Часы и дни рассыпались, как дым.
Не знаю, это много, или мало,
Чтоб стать другим.
Намеренно, иль цепью обстоятельств,
Нас время раскидало по углам,
Разбавив дружбу худшим из предательств,
И превратив ее в ненужный хлам.
Я сам решил, я сделал этот выбор.
Одним ударом нежность и тоску
Убить. И вот двенадцатый калибр
Приставлен к прошлой жизни, как к виску.
И залп за залпом, шаг за шагом к цели,
И череда непринятых звонков.
Часы, минуты, месяцы, недели
Разбили цепь хрустальную оков.
Убито все, осталась только память,
Осколки прожитых когда – то мною дней,
Немногое, что все – же смог оставить
Сильней меня, а думал – я сильней.
Я сам решил, я должен стать другим,
Пора сменить дороги и пути,
Но прошлое не превратится в дым,
Оно стучит и рвется из груди.
– Ты не слишком устал от трансформации, Константин? Может быть, тебе пора баиньки?
– Эдгар, я помоложе тебя, но оба мы – младенцы перед Витезславом, – спокойно ответил Костя. – Что мы видели? Одежду, набитую прахом. Мы проверяли этот прах?
Эдгар молчал.
– Я не уверен, что по останкам вампира можно что-то определить… – вставил я.
– Зачем бы Витезслав… – начал Эдгар.
– Власть, – коротко ответил Костя.
– Да при чем тут власть? Если он решил украсть книгу – зачем было сообщать о ее находке? Взял потихоньку – и скрылся. Он был один, когда ее нашел! Понимаешь? Один!
– Мог не сразу понять с чем имеет дело, – парировал Костя. – Или не сразу решиться на преступление. Но инсценировать собственную смерть и удрать с книгой, пока мы ловим его убийцу – великолепный код!
Эдгар задышал чаще. Кивнул:
– Хорошо. Я попрошу проверить. Я сейчас же свяжусь с… с Высшими в Москве и попрошу проверить прах.
– Для подстраховки попроси проверить останки и Гесера, и Завулона, – посоветовал Костя. – Мы не можем быть уверены, что они оба непричастны.
– Не учи батьку детей делать… – буркнул Эдгар. Уселся поудобнее – и отключился.
Да, Гесеру с Завулоном этой ночью выспаться тоже не придется…
Я зевнул и сказал:
– Господа, вы как хотите… я – спать.
Эдгар не ответил – мысленно беседовал с кем-то из Великих. Костя кивнул и тоже полез под одеяло.
Я забрался на верхнюю полку, разделся, впихнул джинсы и рубашку на полочку. Снял часы, положил рядом – не люблю спать в часах. Костя внизу щелкнул выключателем ночника, стало темно.
Эдгар сидел не шевелясь. Уютно стучали колеса. Говорят, в Америке, где используют длиннющие цельнолитые рельсы, в них специально делают пропилы – чтобы имитировать стыки и создавать этот самый уютный перестук колес…
Мне не спалось.
Кто-то убил Высшего вампира. Или же сам вампир инсценировал свое убийство. Неважно. В любом случае этот кто-то обладал немыслимой Силой.
Зачем ему бежать? Прятаться в поезде – с риском, что весь поезд будет уничтожен, или, к примеру, его окружит сотня Высших и устроит тотальную проверку? Глупо, ненужно, рискованно. Стал самым сильным Иным – рано или поздно, власть к тебе придет. Через сто лет, через двести – когда все позабудут и про ведьму Арину, и про мифическую книгу. Уж кто-кто, а Витезслав должен был это понимать.
Это… это как-то слишком по-человечески. Сумбурно и нелогично. Никак не похоже на действия мудрого сильного Иного.
Но только такой Иной был способен убить Витезслава.
Опять все не складывается…
Внизу шевельнулся Эдгар. Вздохнул, зашуршал одеялом, забираясь на полку.
Закрыв глаза я постарался максимально расслабиться.
Представил, как тянутся за поездом рельсы… через станции и полустанки, мимо городов и городишек, до самой Москвы, и как разбегаются от вокзала дороги, чтобы за кольцевой сморщиться от выбоин, чтобы за сотым километром превратиться в разбитые шоссейки, подползти к захудалой деревеньке, к старому бревенчатому дому…
«Светлана?»
«Я ждала, Антон. Как вы там?»
«Едем. Что-то странное творится…»
Я постарался максимально открыться перед ней… ну, или почти максимально. Размотать свою память, будто рулон ткани на столе закройщика. Поезд, Инквизиторы, разговор с Ласом, разговор с Эдгаром и Костей…
«Странно» – после короткой паузы произнесла Светлана. «Очень странно. Такое ощущение, что кто-то с вами играет. Мне это не нравится, Антон».
«Мне тоже. Как Надя?»
«Спит давно».
В таком разговоре, доступном лишь Иным, нет интонаций. Но что-то, все-таки, их заменяет – я почувствовал легкую неуверенность Светланы.
«Ты не дома?»
«Нет. Я… в гостях у одной старушки».
«Светлана!»
«Именно в гостях, не беспокойся! Решила обсудить с ней ситуацию… и узнать кое-что о книге».
Да, мне надо было сразу понять, что не только беспокойство за дочку заставило Светлану нас покинуть.
«И что ты выяснила?»
«Это была книга „Фуаран“. Та самая. Настоящая. И… насчет сына Гесера мы были правы. Бабушка веселилась от души… и восстанавливала полезные контакты».
«А потом пожертвовала книгой?»
«Да. Оставила ее, в полной уверенности, что тайник быстро найдут – и прекратят поиски».
«И что она думает о случившемся?» – я старательно избегал называть имена, будто такой разговор можно подслушать.
«Мне кажется, она в панике. Хотя и хорохорится».
«Светлана, как быстро „Фуаран“ может превратить человека в Иного?»
«Почти мгновенно. Требуется минут десять, чтобы произнести все заклинания, потом нужно несколько ингредиентов… или, можно сказать, один… кровь двенадцати человек. Хотя бы по капли крови, но от двенадцати разных людей».
«Зачем?»
«Это надо саму Фуаран спрашивать. Уверена, вместо крови сгодилась бы любая жидкость, но ведьма привязала заклинание к крови… В общем – десять минут подготовки, двенадцать капель крови – и можешь превращать человека в Иного. Или целую группу людей, главное – чтобы все они были в поле твоего зрения».
«И какова будет их сила?»
«Разная. Но слабых можно подтянуть до более высокого уровня следующим заклинанием. Теоретически из любого человека можно создать Высшего мага».
Что-то тут было, в ее словах. Что-то важное. Вот только пока я не мог поймать эту нить…
«Света, а чего боится… старушка?»
«Массового превращения людей в Иных».
«Не собирается явиться с повинной?»
«Нет. Собирается немедленно делать ноги. И я ее понимаю».
Я вздохнул. Все-таки стоило бы привлечь Арину к ответственности… стоило бы, не выдвигай против нее Инквизиция обвинения в саботаже. И опять же – Гесер…
«Света, спроси ее… спроси, для чего похититель мог отправиться на восток? Может быть, в тон месте, где „Фуаран“ был написан, книга обретет большую силу?»
[user nastena84]
а мне она запомнилась как нежная и ласковая девушка. всё что у нас было, то я не забуду
четверг, 29 апреля 2010
Эдгар печально смотрел на обломки фляжки. Увы, вид у него сейчас был не тот. чтобы изображать скорбь – широкие трусы веселенькой расцветки, вислая майка и просачивающееся между трусами и майкой пузико. За своей физической формой Инквизиторы не очень-то следили, видно больше полагались на могучую магию.
– Ты же не в Праге, – попытался я его утешить. – Это Россия. У нас если бутылка не сдается – ее уничтожают.
– Теперь объяснительную писать, – мрачно сказал Эдгар. – Бюрократы в Чехии не хуже российских.
– Зато выяснили, что Лас – не Иной.
– Ничего мы не выяснили, – раздраженно буркнул Инквизитор. – Положительный результат был бы бесспорен. Отрицательный… ну, допустим, он настолько сильный Иной, что почувствовал ловушку. Вот и пошутил… в своем духе.
Я промолчал. Такой вариант и в самом деле нельзя было исключить.
– Не похож на Иного, – тихо сказал Костя. Он сидел на кровати, в одних трусая, мокрый от пота, тяжело дышащий. Похоже, слишком долго резвился в теле летучей мыши. – Я и в «Ассоли» его проверял. Всеми силами. И сейчас тоже… не похож.
– К тебе отдельный разговор, – обрезал Эдгар.
– Зачем носился у самого окна?
– Наблюдал.
– Не мог сесть на крышу и голову свесить?
– На скорости в сто километров? Я хоть и Иной, но законов физики отменить не могу. Сносит!
– Значит, лететь со скоростью сто километров тебе физика не мешает? А усидеть на крыше вагона – не можешь?
Костя насупился и замолчал. Полез в пиджак, не таясь достал оттуда маленькую фляжку. Глотнул – чего-то густого, темно-багрового, почти черного.
Эдгар поморщился:
– Как скоро тебе потребуется… пища?
– Если больше трансформироваться не придется – завтра к вечеру, – Костя поболтал фляжку в воздухе. Что-то тяжело плеснуло. – На завтрак еще хватит.
– Я могу… в связи с особыми обстоятельствами… – Эдгар покосился на меня, – выдать тебе лицензию.
– Нет, – быстро сказал я. – Это нарушает установленный порядок.
– Константин сейчас находится на службе Инквизиции, – напомнил Эдгар. – Светлые получат компенсацию.
– Нет, – повторил я.
– Ему необходимо питаться. А люди в поезде, скорее всего, обречены. Все до единого.
Костя молчал, смотрел на меня. Без улыбки, серьезно так смотрел…
– Тогда я покину поезд, – сказал я. – И делайте, что вам угодно.
– Узнаю Ночной Дозор, – негромко произнес Костя. – Умываешь руки? Вы всегда так поступаете. Сами же отдаете нам людей – и сами же презрительно морщитесь.
– Молчать! – рявкнул Эдгар, вставая и оказываясь между нами. – Оба – молчать! Не время для перебранок! Костя, тебе необходима лицензия? Или ты можешь продержаться?
Костя покачал головой:
– Не надо мне лицензии. Где-нибудь в Тамбове будем стоять, вылезу, поймаю пару котов.
– Почему именно котов? – заинтересовался Эдгар. – Почему… э… не собак, к примеру?
– Мне собак жалко убивать, – объяснил Костя. – Котов тоже… но где я в Тамбове возьму корову или овцу? А на маленьких станциях поезд недолго стоит.
– Будет тебе в Тамбове баран.. – пообещал Эдгар.
– Нечего… мистику плодить. С этого все и начинается – находят обескровленные трупы животных, пишут статьи в желтой прессе…
Он достал мобильник, выбрал в адресной книжке какой-то номер. Подождал – долго, пока мирно спящий человек не снял трубку.
– Дмитрий? Не верещи, спать некогда, родина зовет… – покосившись на нас Эдгар четко произнес:
– Привет тебе от Соломона, с подписями и печатями.
Какое-то время Эдгар молчал, то ли давал человеку опомниться, то ли слушая его реплики.
– Да. Эдгар. Вспоминаешь? Вот именно так, – сказал Эдгар. – Мы о тебе не забыли. И ты нам нужен. Через четыре часа в Тамбове остановится поезд Москва – Алма-Ата. Нам нужен баран. Что?
На секунду убрав трубку от лица и – прикрыв микрофон Эдгар с чувством произнес:
– Какие они ослы, эти вольнонаемные сотрудники!
– Осел меня тоже устроит, – усмехнулся Костя. Эдгар вновь произнес в трубку:
– Нет, не ты. Нужен именно баран. Животное такое. Или овца. Или корова. Это меня не волнует. Через четыре часа ты стоишь поблизости от вокзала с животным. Нет, собака не годится! Потому, что не годится! Нет, есть его никто не будет. Мясо и шкуру сможешь забрать. Все, я позвоню, когда приедем.
Спрятав трубку Эдгар пояснил:
– В Тамбове у нас очень ограниченный… контингент. Никого из Иных там сейчас нет, только наемный сотрудник из людей.
– Ото, – только и сказал я. В Дозорах людей никогда не было.
– Бывает необходимо, – туманно пояснил Эдгар. – Ничего, справится. Не зря же свой хлеб ест. будет тебе баран, Костя.
– Спасибо, – мирно ответил Костя. – Лучше, конечно бы, овцу. Но и баран сгодится.
– Вы уже закончили гастрономическую тему? – не выдержал я.
Эдгар наставительно произнес:
– Наша боеспособность – тоже важный вопрос… Итак, ты утверждаешь, что на этого… Ласа… было произведено магическое воздействие?
– Именно. Этим утром. Ему внушили желание поехать в Алма-Ату на поезде.
– Смысл есть, – согласился Эдгар. – Если бы ты не обнаружил след, мы всерьез взялись бы за мужика. Потратили бы уйму сил и времени. Но это значит…
– Что преступник прекрасно знаком с делами Дозоров, – кивнул я. – Он в курсе расследования в «Ассоли», знает, кто был у нас под подозрением. То есть…
– Кто-то из самого руководства, – согласился Эдгар. – Пять-шесть Иных в Ночном, столько же в Дневном Дозорах. Ну, допустим, два десятка… Все равно – очень, очень мало.
– Или кто-то из Инквизиции, – сказал Костя.
– Ну-ну. Имя брат, имя, – Эдгар усмехнулся. – Кто?
– Витезслав, – Костя помолчал секунду уточнил. – Например.
Несколько секунд мне казалось, что невозмутимый обычно Темный маг примется ругаться нагом. И, непременно, с прибалтийским акцентом. Но Эдгар сдержался:
среда, 28 апреля 2010
Украина доходит до точки кипения и скоро вулкан начнет извергаться , граждайнская война вот вот будет , спасибо ДЭБИЛУ Януковичу и его соратникам , но народ против такого, против МОСКАЛЕЙ В КРЫМУ , Киев готовся мы едим к тебе !!! Время перем настало !
вторник, 27 апреля 2010
Глава1
«Смотрины»
Всю ночь мне снились кошмары, но я не почувствовал себя легче, когда резкий звук будильника вернул меня к действительности. Болела голова и ныла шея. Меня охватила чувство, что должно произойти нечто неприятное. И да, это случилось! В дверях заскрежетал ключ, и на пороге нарисовалась моя благоверная. Единственная вещь, в которой она превосходила меня на голову, это любовь поспать. Если её не будить, она могла бы оставаться в кровати до вечера. Естественно, меня насторожило столь неожиданное раннее прибытие. Сына с собой она не привезла. Благоразумно я решил не спрашивать о цели её визита, рассудив, что жена имеет право приехать домой к мужу, когда ей заблагорассудится. Ответа от неё я точно бы не добился. Елена бегала по маленькой квартирке, принюхиваясь, как заправская ищейка, пытаясь обнаружить запах французских духов. К счастью, моя вчерашняя гостья не использовала в своём арсенале обольщения никакой парфюмерии, больше из материальных соображений, чем из уверенности в достаточной силе своего обаяния. Побегав ещё какое-то время по квартире в тщетных поисках улик моих постоянных измен, затем подойдя ко мне вплотную, вытаращила свои маленькие жёлтенькие глазки и объявила, что она должна сделать важное заявление. Я и не знал, что подумать. Я уже давно подозревал, что у жены есть тайные осведомители о моём не совсем аскетичном поведении во время её длительных отлучек. Глядя на мою супругу, многие девушки недоумевали, в основном вслух, как меня угораздило жениться на этой бесцветной злобной особе. На самом деле всё очень просто: не только одни монархи и начальники любят лесть. Теория, что мужчины любят глазами, а женщины ушами потерпела крах в моем печальном лице. Кроме того, она была единственная, кто, прыгнув ко мне в постель, наутро не пыталась оттащить меня в загс. Молодые люди! Не попадайтесь на такие уловки хитрых дам. Продолжая сверлить меня взглядом снизу вверх, посопев немного для трагичности момента, она выпалила:
- Я собираюсь уходить в монастырь!
Если бы какая-нибудь другая женщина сказала так своему мужу, это была бы заурядная шутка, про которую через пару секунд никто бы и не вспомнил. Но это была моя жена, и, судя по тому, как она рано встала, чтобы проехать двести километров, это было серьёзно. Уже около года она с большим рвением предалась служению Богу: постилась, ходила в церковь. По утрам наше маленькое семейство выстраивалось на коленях перед иконами на молитву. В общем, я не был противником её нового увлечения. Но говорят, «заставь дурака молиться, он лоб расшибёт». Но расшибала она чаще лбы мне и нашему маленькому сыну, которому иногда во время священных моментов хотелось побогохульствовать, а проще, немного поболтать.
Стараясь бурно не выдавать радости, я скромно поинтересовался, когда произойдёт сиё знаменательное событие.
- Сегодня после заутрени я буду беседовать с отцом Валерием.
- А где Ваня?
- Где? У моей мамы, конечно. Он будет жить с ней, когда я уйду в монастырь.
Но это меня совершенно не устраивало.
- У ребёнка, между прочим, есть отец?
- Да? Правда? А я забыла.
Объясняться далее нам было некогда: я спешила на работу, а жена – в монастырь. Пробиваясь через снежные сугробы, которые намело за ночь, я постарался спокойно обдумать сложившуюся ситуацию. Наконец-то я мог быстро и просто избавиться от ненавистной жены. Сына я всё равно бы заполучил – всё-таки я отец. Но раньше времени я решил себя не обнадёживать, так как с этим уходом Елены от суетного мира ещё было неопределённо.
Рабочий день шёл своим чередом. Сотрудники стягивались к своим колбам и хвостатым подопечным. Начальник также странно косился на меня и явно чего-то не договаривал. Чёрт! Я опять не побрился! Но разве тут до бритья!
Вечером дома меня ждала записка, из коей явствовало, что моя жена опять уехала к своей матери.Как я потом узнал, отец Валерий запретил ей даже и думать о постриге, пока на её руках ребёнок. Я мог бы поспорить по поводу справедливости такого решения.
Темно, завывает метель за окном. Какая морозная зима, кажется, что она никогда не кончится. Батареи в комнате чуть тёплые. Хорошо, что есть дружок компьютер. Закутавшись в одеяло, я коротал вечер. Так мы оба и вошли в спящий режим. Никто меня не навестил – наверное, пронюхали, что Елена вернулась, но об её преждевременном отъезде никто ещё не знал.
На следующее утро я понял, насколько хорошо работает у нас местное «радио». Новость об уходе жены в монастырь облетела весь город довольно быстро. Кто выражал сочувствие, кто явно завидовал. Я даже поймал на себе несколько томных взглядов наших вечных институтских невест. Когда я выскочил купить колбасы для обеденного чаепития нашей компании, молоденькая грудастая продавщица, выложив вместо товаров все свои прелести на прилавок, сладким голосом полюбопытствовала:
- Арсений, а это правда, что твоя жена уходит в монастырь?
- Да? Впервые об этом слышу.
- Ну-ну… - и она даже меня не обвесила.
Когда мы с друзьями приканчивали бутерброды с чаем в «крольчатнике», туда зашла Маргарита. Она пошла по стопам своих родителей, то есть была астрономом, кроме того она была начинающей поэтессой. А это означало, что, в отличие от нас биологов, витала не просто в облаках, а прямо парила среди звёзд. Она была стройна и изящна, двигалась как-то странно – медленно, но плавно и решительно, словно проплывая в просторах неизвестной галактики, чудом избегая столкновений с астероидами и прочим космическим мусором. Её немного портили крупноватый нос и лёгкое, но очень заметное, косоглазие. Одевалась она, по мнению наших лаборанток, менее чем скромно (меня же никогда не волновало, как одета женщина). Маргарита жила духовным. Из всех материальных благ её интересовала только дорогая электронная техника, большую часть которой она носила на себе, как носит ювелирные украшения восточная женщина. Окутанная проводами, увешанная палароидами, телефонами и прочими достижениями мировой технической мысли, она решительно шла на сближение со мной. Катастрофа вселенского масштаба была неминуема. В её взгляде чувствовалась решительность удава, облюбовавшего жертву.
- Арсений, можно тебя отвлечь на пару минут?
Друзья пригласили её за стол, на что она ответила радостным согласием. Во-первых, потому что она всегда с большим удовольствием общалась с учёными всех институтов. Она с интересом слушала их разговоры, видимо черпая вдохновение для своих стихотворений, так как писала она ни о каких-то цветочках и ахах-вздохах, а сугубо о научном мировоззрении на природу вещей. Во-вторых, при всей своей стройности, даже худобе она любила поесть.
Под конец обеденного перерыва Маргарита вытянула меня в коридор, где спокойно и решительно, как она делала всё, сообщила мне, что сегодня я ужинаю вместе с её родителями у них дома. Не дожидаясь ответа, она плавно удалилась, оставив меня в полном смятении. Выходит, что новость об уходе моей жены в монастырь распространилась гораздо быстрее, чем я думал. Не хочу себя особенно нахваливать, но полагаю, что при всех моих многочисленных недостатках, я представляю некий интерес в глазах некоторых молодых жительниц нашего города, желающих связать себя брачными узами с перспективным учёным. Правда, перспективы у меня были весьма туманными. Я почему то вспомнил о своей диссертации, которую мне, видимо, никогда не защитить. И тут же к моему большому стыду я подумал, что родителями моей новой пассии (я нисколько не сомневался в этом, судя по её томному взгляду) были профессора. Хотя сфера их деятельности лежала несколько выше нашей бренной земли, но полагаю, что и на этой планете у них были знакомства, кому они могли бы замолвить за меня словечко. Мне стало стыдно корыстных мыслей и постарался утешить свою совесть тем, что, во-первых, пока не разведён, а, во-вторых, твёрдо решил не заговаривать самому о своей горемычной работе. Успокоившись на этом, я отправился трудиться дальше.
Выйдя на улицу, я впервые заметил приближение весны, хотя стояли сильные морозы. Снега навалило столько, что невозможно было пробраться в тех местах, где не трудились дворники. День заметно прибавился, небо стало выше и ярче. На душе у меня впервые после той мрачной декабрьской ночи стало легко.
Ровно в семь часов вечера я нажимал кнопку звонка в квартиру Маргариты. Встретили меня радушно. Я был уже знаком с Вениамином Петровичем и Сусанной Вячеславовной. Городок наш небольшой, научные работники тесно общаются не только в стенах институтов, но и на многочисленных конференциях, научных и творческих вечерах. Кроме того, и Вениамин Петрович и я были большими поклонниками шахмат и частенько встречались на городских чемпионатах, где я неизменно имел глупость его побивать.
Меня пригласили к столу, который приятно удивлял. До меня дошли слухи, что в профессорских семьях женщины не увлекаются кулинарией. Но, полагаю, Маргарита, правильно истолковав справедливые слова, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок, проложила к моему сердцу целую автостраду. Во время ужина она легко и непринуждённо развлекала присутствующих рассказами о том, как она сопровождала своего отца в научной командировке в Штаты. Там она жила в настоящей индейской резервации, и самый настоящий индеец обучал её верховой езде почти на мустанге. Сусанна Вячеславовна тоже развлекала нас, только я не понял чем, так как, даже проявляя любительский интерес к астрономии, я не достиг и тысячной доли того уровня понимании сложного предмета, которым она владела.
Маргариту я впервые в жизни увидел одетой, как нормальную женщину, и это ей шло. Раскрасневшаяся от возбуждения и выпитого, она даже казалась красивой. Вдруг неожиданно тишина прервала разговор, как часто бывает за столом, когда все говорят и вдруг, как по команде замолкают. «Вот и наступил роковой момент, - подумал я. – Сейчас меня заставят назначить день свадьбы». Признаю, что я выпил тогда немного лишнего, но всё же не так много, чтобы не замечать, как «папочка» с «мамочкой» взглядом оценивают мою мускулатуру, а потом взглядом спрашивают друг друга: «Ну, что, подойдёт генетический материал этого великолепного образца, чтобы зачать профессорского внука, а, возможно, если мы его чуть-чуть протолкнём по научной лестнице, то и профессорского сына?» Да, они оценивали мою мускулатуру, но, как выяснилось в дальнейшем, совершенно для других целей.
- Прошу минуточку внимания,- чтобы вывести нас из оцепенения Маргарита постучала серебряной ложечкой по фарфоровому чайничку, прибывшему из очередной заграничной командировки профессора.
Если бы она была обыкновенной девушкой, то предложила бы мне руку и сердце, и родители поспешно бы нас благословили или с позором вытолкали бы за двери не только своего дома, но и всего мира науки. Но Маргарита была необычная девушка.
- Арсений, я предлагаю Вам… - Сердце моё ёкнуло: зачем так надо было глупо попадаться на второй крючок, даже не успев соскочить с первого? - …Я предлагаю Вам поехать со мной на солнечное затмение в Астрахань.
С моих плеч свалилась гора. Родители радостно одобряюще закивали головами. Благословение было получено. Это были своеобразные люди. Думаю, что они не проявили бы такого интереса и неподдельной радости, если бы дело касалось вступления их дочери, уже изрядно засидевшейся в девушках, в законный брак. Но научная поездка, это же совсем другое дело. Мама даже одарила дочь приданным, пообещав снабдить её портативным телескопом для более крупного обзора объекта наблюдений. Собственно говоря, я со своей мускулатурой и был нужен для того, чтобы тащить на своих мощных плечах всё это оборудование.
- Когда будет затмение? - поинтересовался я с облегчением: «Одной претенденткой в мои новые жёны меньше!»
- Уже скоро, 29 марта. Вы сможете отпроситься в институте на несколько дней?
- Думаю, что да.
«Смотрины»
Всю ночь мне снились кошмары, но я не почувствовал себя легче, когда резкий звук будильника вернул меня к действительности. Болела голова и ныла шея. Меня охватила чувство, что должно произойти нечто неприятное. И да, это случилось! В дверях заскрежетал ключ, и на пороге нарисовалась моя благоверная. Единственная вещь, в которой она превосходила меня на голову, это любовь поспать. Если её не будить, она могла бы оставаться в кровати до вечера. Естественно, меня насторожило столь неожиданное раннее прибытие. Сына с собой она не привезла. Благоразумно я решил не спрашивать о цели её визита, рассудив, что жена имеет право приехать домой к мужу, когда ей заблагорассудится. Ответа от неё я точно бы не добился. Елена бегала по маленькой квартирке, принюхиваясь, как заправская ищейка, пытаясь обнаружить запах французских духов. К счастью, моя вчерашняя гостья не использовала в своём арсенале обольщения никакой парфюмерии, больше из материальных соображений, чем из уверенности в достаточной силе своего обаяния. Побегав ещё какое-то время по квартире в тщетных поисках улик моих постоянных измен, затем подойдя ко мне вплотную, вытаращила свои маленькие жёлтенькие глазки и объявила, что она должна сделать важное заявление. Я и не знал, что подумать. Я уже давно подозревал, что у жены есть тайные осведомители о моём не совсем аскетичном поведении во время её длительных отлучек. Глядя на мою супругу, многие девушки недоумевали, в основном вслух, как меня угораздило жениться на этой бесцветной злобной особе. На самом деле всё очень просто: не только одни монархи и начальники любят лесть. Теория, что мужчины любят глазами, а женщины ушами потерпела крах в моем печальном лице. Кроме того, она была единственная, кто, прыгнув ко мне в постель, наутро не пыталась оттащить меня в загс. Молодые люди! Не попадайтесь на такие уловки хитрых дам. Продолжая сверлить меня взглядом снизу вверх, посопев немного для трагичности момента, она выпалила:
- Я собираюсь уходить в монастырь!
Если бы какая-нибудь другая женщина сказала так своему мужу, это была бы заурядная шутка, про которую через пару секунд никто бы и не вспомнил. Но это была моя жена, и, судя по тому, как она рано встала, чтобы проехать двести километров, это было серьёзно. Уже около года она с большим рвением предалась служению Богу: постилась, ходила в церковь. По утрам наше маленькое семейство выстраивалось на коленях перед иконами на молитву. В общем, я не был противником её нового увлечения. Но говорят, «заставь дурака молиться, он лоб расшибёт». Но расшибала она чаще лбы мне и нашему маленькому сыну, которому иногда во время священных моментов хотелось побогохульствовать, а проще, немного поболтать.
Стараясь бурно не выдавать радости, я скромно поинтересовался, когда произойдёт сиё знаменательное событие.
- Сегодня после заутрени я буду беседовать с отцом Валерием.
- А где Ваня?
- Где? У моей мамы, конечно. Он будет жить с ней, когда я уйду в монастырь.
Но это меня совершенно не устраивало.
- У ребёнка, между прочим, есть отец?
- Да? Правда? А я забыла.
Объясняться далее нам было некогда: я спешила на работу, а жена – в монастырь. Пробиваясь через снежные сугробы, которые намело за ночь, я постарался спокойно обдумать сложившуюся ситуацию. Наконец-то я мог быстро и просто избавиться от ненавистной жены. Сына я всё равно бы заполучил – всё-таки я отец. Но раньше времени я решил себя не обнадёживать, так как с этим уходом Елены от суетного мира ещё было неопределённо.
Рабочий день шёл своим чередом. Сотрудники стягивались к своим колбам и хвостатым подопечным. Начальник также странно косился на меня и явно чего-то не договаривал. Чёрт! Я опять не побрился! Но разве тут до бритья!
Вечером дома меня ждала записка, из коей явствовало, что моя жена опять уехала к своей матери.Как я потом узнал, отец Валерий запретил ей даже и думать о постриге, пока на её руках ребёнок. Я мог бы поспорить по поводу справедливости такого решения.
Темно, завывает метель за окном. Какая морозная зима, кажется, что она никогда не кончится. Батареи в комнате чуть тёплые. Хорошо, что есть дружок компьютер. Закутавшись в одеяло, я коротал вечер. Так мы оба и вошли в спящий режим. Никто меня не навестил – наверное, пронюхали, что Елена вернулась, но об её преждевременном отъезде никто ещё не знал.
На следующее утро я понял, насколько хорошо работает у нас местное «радио». Новость об уходе жены в монастырь облетела весь город довольно быстро. Кто выражал сочувствие, кто явно завидовал. Я даже поймал на себе несколько томных взглядов наших вечных институтских невест. Когда я выскочил купить колбасы для обеденного чаепития нашей компании, молоденькая грудастая продавщица, выложив вместо товаров все свои прелести на прилавок, сладким голосом полюбопытствовала:
- Арсений, а это правда, что твоя жена уходит в монастырь?
- Да? Впервые об этом слышу.
- Ну-ну… - и она даже меня не обвесила.
Когда мы с друзьями приканчивали бутерброды с чаем в «крольчатнике», туда зашла Маргарита. Она пошла по стопам своих родителей, то есть была астрономом, кроме того она была начинающей поэтессой. А это означало, что, в отличие от нас биологов, витала не просто в облаках, а прямо парила среди звёзд. Она была стройна и изящна, двигалась как-то странно – медленно, но плавно и решительно, словно проплывая в просторах неизвестной галактики, чудом избегая столкновений с астероидами и прочим космическим мусором. Её немного портили крупноватый нос и лёгкое, но очень заметное, косоглазие. Одевалась она, по мнению наших лаборанток, менее чем скромно (меня же никогда не волновало, как одета женщина). Маргарита жила духовным. Из всех материальных благ её интересовала только дорогая электронная техника, большую часть которой она носила на себе, как носит ювелирные украшения восточная женщина. Окутанная проводами, увешанная палароидами, телефонами и прочими достижениями мировой технической мысли, она решительно шла на сближение со мной. Катастрофа вселенского масштаба была неминуема. В её взгляде чувствовалась решительность удава, облюбовавшего жертву.
- Арсений, можно тебя отвлечь на пару минут?
Друзья пригласили её за стол, на что она ответила радостным согласием. Во-первых, потому что она всегда с большим удовольствием общалась с учёными всех институтов. Она с интересом слушала их разговоры, видимо черпая вдохновение для своих стихотворений, так как писала она ни о каких-то цветочках и ахах-вздохах, а сугубо о научном мировоззрении на природу вещей. Во-вторых, при всей своей стройности, даже худобе она любила поесть.
Под конец обеденного перерыва Маргарита вытянула меня в коридор, где спокойно и решительно, как она делала всё, сообщила мне, что сегодня я ужинаю вместе с её родителями у них дома. Не дожидаясь ответа, она плавно удалилась, оставив меня в полном смятении. Выходит, что новость об уходе моей жены в монастырь распространилась гораздо быстрее, чем я думал. Не хочу себя особенно нахваливать, но полагаю, что при всех моих многочисленных недостатках, я представляю некий интерес в глазах некоторых молодых жительниц нашего города, желающих связать себя брачными узами с перспективным учёным. Правда, перспективы у меня были весьма туманными. Я почему то вспомнил о своей диссертации, которую мне, видимо, никогда не защитить. И тут же к моему большому стыду я подумал, что родителями моей новой пассии (я нисколько не сомневался в этом, судя по её томному взгляду) были профессора. Хотя сфера их деятельности лежала несколько выше нашей бренной земли, но полагаю, что и на этой планете у них были знакомства, кому они могли бы замолвить за меня словечко. Мне стало стыдно корыстных мыслей и постарался утешить свою совесть тем, что, во-первых, пока не разведён, а, во-вторых, твёрдо решил не заговаривать самому о своей горемычной работе. Успокоившись на этом, я отправился трудиться дальше.
Выйдя на улицу, я впервые заметил приближение весны, хотя стояли сильные морозы. Снега навалило столько, что невозможно было пробраться в тех местах, где не трудились дворники. День заметно прибавился, небо стало выше и ярче. На душе у меня впервые после той мрачной декабрьской ночи стало легко.
Ровно в семь часов вечера я нажимал кнопку звонка в квартиру Маргариты. Встретили меня радушно. Я был уже знаком с Вениамином Петровичем и Сусанной Вячеславовной. Городок наш небольшой, научные работники тесно общаются не только в стенах институтов, но и на многочисленных конференциях, научных и творческих вечерах. Кроме того, и Вениамин Петрович и я были большими поклонниками шахмат и частенько встречались на городских чемпионатах, где я неизменно имел глупость его побивать.
Меня пригласили к столу, который приятно удивлял. До меня дошли слухи, что в профессорских семьях женщины не увлекаются кулинарией. Но, полагаю, Маргарита, правильно истолковав справедливые слова, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок, проложила к моему сердцу целую автостраду. Во время ужина она легко и непринуждённо развлекала присутствующих рассказами о том, как она сопровождала своего отца в научной командировке в Штаты. Там она жила в настоящей индейской резервации, и самый настоящий индеец обучал её верховой езде почти на мустанге. Сусанна Вячеславовна тоже развлекала нас, только я не понял чем, так как, даже проявляя любительский интерес к астрономии, я не достиг и тысячной доли того уровня понимании сложного предмета, которым она владела.
Маргариту я впервые в жизни увидел одетой, как нормальную женщину, и это ей шло. Раскрасневшаяся от возбуждения и выпитого, она даже казалась красивой. Вдруг неожиданно тишина прервала разговор, как часто бывает за столом, когда все говорят и вдруг, как по команде замолкают. «Вот и наступил роковой момент, - подумал я. – Сейчас меня заставят назначить день свадьбы». Признаю, что я выпил тогда немного лишнего, но всё же не так много, чтобы не замечать, как «папочка» с «мамочкой» взглядом оценивают мою мускулатуру, а потом взглядом спрашивают друг друга: «Ну, что, подойдёт генетический материал этого великолепного образца, чтобы зачать профессорского внука, а, возможно, если мы его чуть-чуть протолкнём по научной лестнице, то и профессорского сына?» Да, они оценивали мою мускулатуру, но, как выяснилось в дальнейшем, совершенно для других целей.
- Прошу минуточку внимания,- чтобы вывести нас из оцепенения Маргарита постучала серебряной ложечкой по фарфоровому чайничку, прибывшему из очередной заграничной командировки профессора.
Если бы она была обыкновенной девушкой, то предложила бы мне руку и сердце, и родители поспешно бы нас благословили или с позором вытолкали бы за двери не только своего дома, но и всего мира науки. Но Маргарита была необычная девушка.
- Арсений, я предлагаю Вам… - Сердце моё ёкнуло: зачем так надо было глупо попадаться на второй крючок, даже не успев соскочить с первого? - …Я предлагаю Вам поехать со мной на солнечное затмение в Астрахань.
С моих плеч свалилась гора. Родители радостно одобряюще закивали головами. Благословение было получено. Это были своеобразные люди. Думаю, что они не проявили бы такого интереса и неподдельной радости, если бы дело касалось вступления их дочери, уже изрядно засидевшейся в девушках, в законный брак. Но научная поездка, это же совсем другое дело. Мама даже одарила дочь приданным, пообещав снабдить её портативным телескопом для более крупного обзора объекта наблюдений. Собственно говоря, я со своей мускулатурой и был нужен для того, чтобы тащить на своих мощных плечах всё это оборудование.
- Когда будет затмение? - поинтересовался я с облегчением: «Одной претенденткой в мои новые жёны меньше!»
- Уже скоро, 29 марта. Вы сможете отпроситься в институте на несколько дней?
- Думаю, что да.
Звонок раздался в дверь, и ранним утром, Сказали: «Здравствуйте, мы к вам на минуту», Спросили: «Знаете, что в стране кризис». Видите ли, кризис не влияет на мой бизнес. . Мое дело движется, и в гору катится, Это я вижу, и мне это нравится, Это не каждому дано понять как, Это даже ведь не непонятка. . Для вас кризис шок, для меня терапия, Чую денег запашок даже я на милю, А я лечу и мои крылья уносят. От проблем, комбинаций и левых схем. . Финансы, кредиты, истерика в мире, Целый день передают по телеку в эфире. Что будет дальше, когда кризис только начинается, Я не знаю, меня кризис не касается. . Припев:. Меня кризис не касается, лично мне он даже нравится, Мои темы продолжаются, у меня все получается, Меня кризис не касается, в жизни всякое случается, Если кто-то не врубается, ситуация меняется. . Ты знаешь, кризис это только пыль в глаза, Я уверяю, что тебе это не нужно нах, Все, что ты всегда считал когда-то самым дорогим, Ничего не будет стоить теперь, пойми, . Этот мир един и многогранен, А по телеку смотришь, он будто раненый, Этим утром ранним, сидя на диване, Я объясняю, стынет чай в стакане. . Суета там, где маклеры, брокеры, Менеджеры сотнями, толпами бегают по кругу. Будто кони в цирке, а я люблю пони, Люблю гладить женские спинки. . Стирая грани, дозволенные рамками, Я задаю себе вопрос, а вообще надо ли? Что будет дальше, если кризис только начинается, Я не знаю, меня кризис не касается! . Припев:. Меня кризис не касается, лично мне он даже нравится. Мои темы продолжаются, у меня все получается. Меня кризис не касается, в жизни всякое случается. Если кто-то не врубается, ситуация меняется. . И непонятно, куда девалася наличка. Сразу кто-то перестал своих кукол пичкать. Истеричками стали дорогие ляли, Будто спички, загорались и не догорали. . Пройдет еще немного, немного времени. Поймут, но будет поздно, что были не с теми они. Кризис создает для разговора темы. Что не касается меня, ни мои проблемы. . Припев:. Меня кризис не касается, лично мне он даже нравится. Мои темы продолжаются, у меня все получается. Меня кризис не касается, в жизни всякое случается. Если кто-то не врубается, ситуация меняется. . Меня кризис не касается, лично мне он даже нравится. Мои темы продолжаются, у меня все получается. Меня кризис не касается, в жизни всякое случается. Если кто-то не врубается, ситуация меняется. .
– За здоровье, – согласился Лас. Выпил, занюхал платком. Посмотрел в окно, вздрогнул, пробормотал: – Ничего себе… как забирает.
– Что такое?
– Не поверишь – показалось, что мимо вагона пролетела летучая мышь! – воскликнул Лас. – Огромная, с овчарку размером. Бр-р-р…
Я подумал, что стоит высказать Косте пару ласковых слов. Вслух же пошутил:
– Это не мышь. Это, наверное, белочка.
– Летучая белочка, – пригорюнился Лас. – Все под нею ходим… Нет, честное слово, огромная летучая мышь!
– Просто она пролетела очень близко от стекла, – предположил я. – А ты при взгляде мельком не смог оценить расстояние до летучей мыши – и представил ее больше, чем она есть.
– Ну, возможно… – задумчиво произнес Лас. – А что она тут делала? Зачем ей лететь рядом с поездом?
– Это элементарно, – беря фляжку и разливая третью порцию, сказал я. – Тепловоз, двигаясь на огромной скорости, создает перед собой воздушный щит. Он оглушает комаров, бабочек, всякую прочую летучую живность и отбрасывает в вихревые потоки, обтекающие поезд со всех сторон. Поэтому летучие мыши ночами любят летать вдоль движущегося поезда и поедать оглушенных мух.
Лас задумался. Спросил:
– А почему тогда днем вокруг движущихся поездов не летают птицы?
– Это тоже элементарно! – я протянул ему рюмку. – Птицы – куда более тупые создания, чем млекопитающие. Поэтому летучие мыши уже догадались, как использовать поезда для пропитания, а птицы – еще нет! Лет через сто-двести и до птиц дойдет, как пользоваться поездами.
– Как же я сам-то не понял? – удивился Лас. – И в самом деле, все очень просто! Ну, давай… за здравый смысл!
Мы выпили.
– Животные – это удивительное дело, – глубокомысленно сказал Лас. – Умны не по Дарвину. Вот у меня жил…
Кто у него жил: пес, кот, хомячок или аквариумная рыбка – я услышать не успел. Лас снова глянул в окно и позеленел.
– Там опять… летучая мышь!
– Комаров ловит, – напомнил я.
– Каких комаров! Она за столбом пролетела, как по заказу! Говорю тебе – с крупную овчарку размером!
Поднявшись, Лас решительно потянул вниз штору. Сказал решительно:
– Ну их… знал я, нельзя на ночь Кинга читать… Здоровенная такая мышь! Как птеродактиль! Ей сов и филинов ловить, а не комаров!
Вот ведь урод Костя! Я понимая что в зверином облике вампир, как и оборотень, становится придурок-придурком и контролирует себя слабо. Наверное, ему нравится носиться вот так вокруг ночного поезда, заглядывать в окна, отдыхать на фонарных столбах. Но надо же соблюдать элементарную осторожность!
– Это мутации, – тем временем размышлял Лас. – Ядерные испытания., утечки с реакторов, электромагнитные волны, сотовые телефоны… А мы все смеемся – фантастика, мол… Да еще бульварные газеты врут непрерывно. Ведь кому рассказать – решат, что спьяну почудилось или вру!
Он решительно откупорил свой коньяк. Спросил:
– Ты как вообще к мистике относишься?
– Отношусь, – с достоинством ответил я.
– Я тоже, – признался Лас. – Теперь – тоже отношусь. Раньше никак не относился… – он опасливо посмотрел на закрытое окно. – Вот так живешь-живешь, потом встречаешь где-нибудь на псковских торфяниках живого Йети – и съезжаешь с катушек! Или видишь метровую крысу. Или… – он махнул рукой и разлил коньяк по рюмкам. – Вдруг – и впрямь, где-то рядом с нами живут ведьмы, вампиры, оборотни? Ведь нет надежнее маскировки, чем внедрить свой образ в средства массовой культуры. Описанное в художественной форме, показанное в кино – перестает быть страшным и таинственным. Для настоящей жути нужна устная речь, нужен старый дедок на завалинке, пугающий вечером внучат: «А потом Хозяин ему показался и говорит: не отпущу тебя, замотаю-закручу, в буреломе сгинешь!» Вот так и появляется настоящая опасливостъ перед аномальными явлениями! Кстати, дети это чувствуют, не зря так любят рассказывать истории про Черную Руку и Гроб на Колесиках. А современная литература, особенно кино, размывают этот инстинктивный ужас. Ну как бояться Дракулу, если его уже сотню раз убили? Как бояться инопланетян, если наши их всегда в пыль размажут? Нет, Голливуд – это великий усыпите ль человеческой бдительности! Давай – за погибель Голливуда, лишающего нас здорового страха перед неведомым!
– За это – всегда! – с чувством сказал я. – Лас, а чего ты в Казахстан-то собрался? Неужели там хороший отдых?
Лас пожал плечами. Сказал:
– Я и сам не знаю. Захотелось вдруг экзотики – кумыс в подойниках, скачки на верблюдах, драки боевых баранов, бешбармак в медном тазике, красавицы с непривычными чертами лица, древовидная анаша в городских скверах…
– Какая? – не понял я. – Какая анаша?
– Древовидная. Она же дерево, только ей никогда вырасти не дают, – с таким же серьезным лицом, какое было у меня при рассказе про легучтлх мышей и ласточек, объяснил Лас. – Да мне все равно, я табаком здоровье порчу, просто экзотики хочется…
Он достал пачку «Беломора» и закурил.
– Сейчас проводник прибежит, – заметил я.
– Никуда он не прибежит, я на датчик дыма презерватив натянул, – Лас кивнул вверх. На выступающем из стены датчике и впрямь был натянут слегка надутый презерватив. Нежнорозовый и с пластиковыми шипами.
– Все-таки мне кажется, что у тебя неправильные представления о казахстанской экзотике, – сказал я.
– Да поздно уже думать, поехал – так поехал, – буркнул Лас. – С утра вдруг как стукнуло в голову – а не поехать ли мне в Казахстан? Вещи покидал, заместителю указания дал – ив поезд.
Я насторожился.
– Так прямо и собрался? Слушай, а ты всегда такой легкий на подъем?
Лас задумался. Покачал головой:
– Не очень. Но тут словно перемкнуло… Ладно, пустое. Давай еще на посошок… Он начал разливать – а я опять посмотрел на него сквозь Сумрак.
Даже зная, что искать, я с трудом почувствовал след, так изящно и легко было касание неведомого Иного. Уже затухающий, почти остывший след.
Простое внушение, на такое способен самый слабый Иной. Вот только как аккуратно все выполнено!
– Давай на посошок, – согласился я. – Тоже глаза слипаются… успеем еще наговориться.
Впрочем, мне ближайший час спать никак не светило. Предстоял разговор с Эдгаром, а
возможно – и с Гесером.
воскресенье, 25 апреля 2010
За что Герасим утопил Муму,
Я не пойму, я не пойму.
В каком бреду он был, в каком дыму?
Ведь не к добру, не по уму.
Что он за чувства чувствовал внутри,
Когда она пускала пузыри?
Они брели по берегу вдвоём,
Уже была близка беда.
Муму манил прохладный водоём,
И вот тогда, и вот тогда
Он привязал к Муме два кирпича –
Глаза садиста, руки палача.
Мума могла бы ещё долго жить,
Растить щенков, гонять гусей.
Зачем Герасим стал её топить
В пруду, к стыду России всей?
С тех пор в любой порядочной семье
Всегда жива легенда о Муме.
Живи, но помни, что однажды в дом
К тебе судьба войдёт с метлой,
Тогда скули себе, виляй хвостом –
Судьба глуха, как тот немой.
Не зарекайтесь, люди, от чумы,
Сумы, тюрьмы и участи Мумы,
Мумы, Мумы…
Я не пойму, я не пойму.
В каком бреду он был, в каком дыму?
Ведь не к добру, не по уму.
Что он за чувства чувствовал внутри,
Когда она пускала пузыри?
Они брели по берегу вдвоём,
Уже была близка беда.
Муму манил прохладный водоём,
И вот тогда, и вот тогда
Он привязал к Муме два кирпича –
Глаза садиста, руки палача.
Мума могла бы ещё долго жить,
Растить щенков, гонять гусей.
Зачем Герасим стал её топить
В пруду, к стыду России всей?
С тех пор в любой порядочной семье
Всегда жива легенда о Муме.
Живи, но помни, что однажды в дом
К тебе судьба войдёт с метлой,
Тогда скули себе, виляй хвостом –
Судьба глуха, как тот немой.
Не зарекайтесь, люди, от чумы,
Сумы, тюрьмы и участи Мумы,
Мумы, Мумы…
Я взял маленькую фляжку из стекла, оплетенного то ли медной, то ли бронзовой проволокой. Выглядела она до ужаса старинной. Во фляжке плескался темно-коричневый напиток.
– Что это?
– Самый обычный двадцатилетний арманьяк. А вот фляжка похитрее. Ее может открыть только Иной, – Эдгар усмехнулся. – Безделушка, в общем-то. Какой-то древний маг все свои бутылки так зачаровывал, чтобы слуги не воровали. Если твой приятель сумеет ее открыть – то он Иной.
– Не чувствую никакой магии… – крутя фляжку в руках сказал я.
– О чем и речь, – довольно произнес Эдгар. – Простая и надежная проверка.
Я кивнул.
– А это просто закуска, – Эдгар достал из внутреннего кармана плаща треугольный батончик «Таблерона». – Все, действуй. Стой! Какое купе?
– Спальный вагон, второе купе.
– Мы присмотрим, – пообещал Эдгар. Привстал, выключил свет в купе. Скомандовал: – Костя, под одеяло, мы уже спим!
Так что через пару секунд, когда я вышел в коридор с коньяком и шоколадкой, мои спутники и впрямь мирно лежали под одеялами.
Впрочем… Лас деликатно не заглядывал в приоткрытую дверь – видно и впрямь, заблуждался насчет пола коих друзей.
– Коньячок? – поглядывая на фляжку в моих руках спросил Лас.
– Лучше. Двадцатилетний арманьяк.
– Уважаю, – согласился Лас. – А то иные и слова-то такого не знают.
– Иные? – уточнил я, двигаясь вслед за Ласом в соседний вагон.
– Угу. Серьезные вроде люди, миллионами ворочают, а кроме «Белой лошади» и «Наполеона» ничего в алкогольной культуре не знают. Меня всегда потрясала узость кругозора политикоэкономической элиты. Ну почему символом преуспевания у нас стал шестисотый мерседес? Говоришь с серьезным, умным человеком, а тот вдруг гордо вставляет: «мерс у меня побили, пришлось неделю на пятисотом ездить»! И в глазах у него – и смирение аскета, снизошедшего до пятисотого, и гордость владельца шестисотого! Я раньше думал, что пока новые русские не пересядут на подобающие VIM «Бентли» и «Ягуары», ничего хорошего в стране не будет. Так ведь пересели – и никаких изменений! Красные пиджаки все равно просвечивают из-под рубашек от Версаче… Тоже, кстати… нашли, тьфу, культового модельера…
Я вошел вслед за Ласом в уютное купе спального вагона. Здесь было всего две полки, маленький угловой столик, скрывающий под столешницей треугольную раковину, маленький откидной стульчик.
– Простора, честно говоря, меньше чем в обычном купе, – заметил я.
– Ага. Зато кондиционер работает. Ну и раковина… вещь полезная во многих жизненных обстоятельствах…
Вытянув из-под полки алюминиевый чемодан, Лас принялся в нем рыться. Через мгновение на столике появилась литровая пластиковая бутылка. Я взял ее, посмотрел на этикетку. И впрямь – кумыс.
– Думал, шучу? – ухмыльнулся ной «сосед». – Очень правильный напиток. Таким будешь торговать?
– Да, именно таким, – брякнул я.
– Таким не получается, это киргизский. Тебе вообще надо было в Уфу ехать. И ближе, и с таможней никаких проблем. Они там и кумыс делают, и «Бузу». Пробовал «Бузу»? Это смесь кумыса с овсяным киселем. Гадость – страшная! Но с похмелья реанимирует мгновенно.
На столике тем временем появилась колбаска, карбонат, нарезанный хлеб, литровая бутылка французского коньяка незнакомой мне марки «Folignac», бутылка французской же минералки «Эвиан».
Я сглотнул и добавил к снеди свое небольшие подношение. Сказал:
– Давай, вначале арманьяк попробуем.
– Давай, – доставая пластиковые стаканчики для воды и две мельхиоровые рюмочки для коньяка согласился Лас.
– Открывай.
– Твой арманьяк, тебе и открывать, – небрежно парировал Лас.
Определенно, что-то тут было нечисто!
– Давай лучше ты, – брякнул я. – У меня никогда не получается ровно налить.
Лас посмотрел на меня как на идиота. Сказал:
– А у тебя серьезный подход. Часто на троих соображаешь?
Но фляжку все-таки взял и начал откручивать колпачок. Я ждал.
Лас пыхтел, морщился. Перестал откручивать и внимательно осмотрел крышечку. Пробормотал:
– Присохла, похоже…
Бот тебе и замаскированный Иной!
– Давай, – сказал я.
– Нет, подожди, – возмутился Лас. – Это что, такая высокая сахаристость? Сейчас…
Задрав подол футболки, он схватился за крышку и, напрягая все жилы, крутанул. Азартно произнес:
– Пошла-пошла! Раздался хруст.
– Пошла… – неуверенно продолжил Лас. – ОЙ…
Он смущенно протянул ко мне руки. В одной была стеклянная фляжка. В другой – крышечка, плотно навернутая на обломанное горлышко.
– Извини… блин…
Но уже через мгновение во взгляде Ласа мелькнуло что-то вроде гордости:
– Ну и силища у меня! Никогда бы не подумал…
Я молчал, представляя себе лицо Эдгара, лишившегося полезного артефакта.
– Ценная вещь, да? – виновато спросил Лас. – Антикварная фляжка, да?
– Ерунда, – пробормотал я. – Арманьяк жалко. Туда же стекло попало.
– Это ничего, – бодро сказал Лас. Снова нырнул в чемодан, оставив изувеченную фляжку на столе. Достал носовой платок, демонстративно сорвал с него наклейку: – Чистый. Ни разу не стиранный. И не китайский, а чешский, так что пневмонии ложно не бояться!
Сложив платок в два раза он обмотал им горлышко и невозмутимо разлил арманьяк по рюмкам. Поднял свою:
– За проезд!
– За проезд, – согласился я.
Арманьяк был мягкий, душистым и сладковатым, будто теплый виноградный сох. Он пился легко, не вызывая даже мысли о закуске, и уже где-то глубоко внутри взрывался – гуманно и высокоточно, на зависть любым американским ракетам.
– Замечательная вещь, – согласился Лас, выдыхая. – Но я же говорю – высокая сахаристость! Мне чем армянские коньяки нравятся – у них сахар выработан до минимума, зато все вкусовая гамма сохранена… Давай по второй.
Вторая порция разлилась по рюмкам. Лас выжидающе посмотрел на меня.
– За здоровье? – неуверенно предложил я.